Стихотворения (1928) - Страница 11

Он —
          инструктор спортплощадки.
Груза
         много
                   на верблюде
по пустыням
                     возят люди.
И животное блюдя,
зря
      не мучат верблюдья.
Не заставите
                     верблюда
подавать
               в нарпите
                               блюда.
Что во вред
                   горбам верблюдьим,
то
    и мы
            таскать не будем.
И народ,
             как верблюды́,
разбежался
                   кто куды.
Заплативши
                    членский взнос,
не показывают
                        нос.
Где же
           «мертвые души»
околачивают груши?
Колбаси́на чайная,
водка
         и арии.
Парень
            отчаянно
играет на гитаре.
От водки
               льет
                       четыре пота,
а пенье
            катится само:
«Про-о-ща-а-й,
                        активная работа,
про-оща-ай,
                    любимый комсомо-о-л!»

НАГРУЗКА ПО МАКУШКУ

Комсомолец
                    Петр Кукушкин
прет
        в работе
                      на рожон,—
он от пяток
                  до макушки
в сто нагрузок нагружен.
Пообедав,
                бодрой рысью
Петя
        мчит
                на культкомиссию.
После
          Петю видели
у радиолюбителей.
Не прошел
                  мимо
и Осоавиахима.
С химии
              в один прыжок
прыгнул
             в шахматный кружок.
Играть с Кукушкиным —
                                        нельзя:
он
    путал
              пешку и ферзя.—
(Малюсенький затор!)
Но… Петя
                знал,
                        врагов разя,
теорию зато.
Этот Петя
                может
                          вскачь
критикнуть
                 всемирный матч.
— «Я считаю:
                      оба плохи —
Капабланка и Алехин,
оба-два,
              в игре юля,
охраняли короля.
Виден
          в ходе
                    в этом вот
немарксистский подход.
Я
   и часа не помешкаю —
монархизмы
                    ешьте пешкою!»
Заседания
                 и речи,
ходит утро,
                  ходит вечер,
от трудов —
                    едва дыша,
и торчат
              в кармане френча
тридцать три карандаша.
Просидел
                собраний двести.
Дни летят,
                 недели тают…
Аж мозоль
                 натер
                          на месте,
на котором заседают.
Мозг мутится,
                      пухнет парень,
тело
        меньше головы,
беготней своей упарен,
сам
      себя
              считает парень —
разужасно деловым.
Расписал себя
                        на го́д,
хоть вводи
                  в работу НОТ!
Где вы, Гастев с Керженцевым?!.
С большинством —
                                проголоснет,
с большинством —
                                воздержится.

Год прошел.
                    Отчет недолог.
Обратились к Пете:
— Где ж
              работы
                          смысл и толк
от нагрузок этих? —
Глаз
        в презреньи
                            щурит Петь,
всех
        окинул
                   глазом узким:
— Где ж
              работать мне поспеть
при такой нагрузке?

ИМПЕРАТОР

Помню —
                то ли пасха,
то ли —
             рождество:
вымыто
             и насухо
расчищено торжество.
По Тверской
                    шпалерами
                                      стоят рядовые,
перед рядовыми —
                               пристава.
Приставов
                 глазами
                              едят городовые:
— Ваше благородие,
                                 арестовать? —
Крутит
           полицмейстер
                                  за уши ус.
Пристав козыряет:
                             — Слушаюсь! —
И вижу —
                катится ландо,
и в этой вот ланде
сидит
          военный молодой
в холеной бороде.
Перед ним,
                  как чурки,
четыре дочурки.
И на спинах булыжных,
                                     как на наших горбах,
свита
         за ним
                    в орлах и в гербах.
И раззвонившие колокола
расплылись
                    в дамском писке:
Уррра!
           царь-государь Николай,
император
                  и самодержец всероссийский!

Снег заносит
                     косые кровельки,
серебрит
               телеграфную сеть,
он схватился
                     за холод проволоки
и остался
                на ней
                           висеть.