Стихотворения (1928) - Страница 63

                                 раскупают американки
разных
            наших
                       князей Голицыных.
Рекламы
               угробливают
                                    световыми колами;
аршины
             букв
                     подымают ор,
богатых соблазняют,
                                  всучивают рекламы:
гусиную печенку,
                            авто,
                                     ликер.
И въевшись в печенку,
                                     промежду повис
плакат
           на заборе каменистом:
«Я,
     основатель комсомола,
                                          Морис
Лапорт,
            бросаю партию коммунистов».
Сбоку нарисовано,—
                                 как не затосковать! —
сразила
              насмешка дерзкая,—
нарисовано:
                   коммунистам
                                         сыплет Москва
золото коминтернское.
С другого
                портрет —
                                 французик как французики,
за такого
               лавочники
                                выдают дочек.
Пудреная мордочка,
                                черненькие усики,
из карманчика
                       шелковый платочек.
По карточке
                   сосуночек
                                   первый сорт,—
должно быть,
                     либеральничал
                                             под руководством мамаши.
Ласковый теленок
                             двух маток сосет —
и нашим,
               и вашим.
Вырос Морис,
                      в грудях трещит,
влюбился Лапорт
                             с макушки по колени.
Что у Лапорта?
                         Усы и прыщи,—
а у
     мадмуазель —
                              магазин бакалейный.
А кругом
              с приданым
                                 Ротшильды и Коти́.
Комсомальчик
                       ручку
                              протягивает с опаской.
Чего задумался?
                           Хочется?
                                          Кати
колбаской!
А билет партийный —
                                    девственная плева.
Лишайтесь,—
                       с Коти
                                  пируя вечерочками.
Где уж,
            нам уж
                        ваших переплевать
с нашими
                советскими червончиками.
Морис,
           вы продались
                                 нашему врагу,—
вас
      укупили,
                    милый теленок,
за редерер,
                  за кроликовое рагу,
за шелковые портьеры
                                    уютных квартиренок.
Обращаюсь,
                    оборвав
                                 поэтическую строфу,
к тем,
         которыми
                        франки дадены:
— Мусью,
                почем
                          покупали фунт
этой
        свежей
                    полицейской телятины? —
Секрет
           коммунистов
                                Лапортом разболтан.
Так что ж, молодежь,—
                                     без зазренья ори:
— Нас всех
                   подкупило
                                    советское золото,
золото
           новорожденной
                                    Советской зари!

ПИСЬМО ТАТЬЯНЕ ЯКОВЛЕВОЙ

В поцелуе рук ли,
                            губ ли,
в дрожи тела
                     близких мне
красный
             цвет
                     моих республик
тоже
        должен
                    пламенеть.
Я не люблю
                    парижскую любовь:
любую самочку
                         шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
                                      сказав —
                                                     тубо —
собакам
             озверевшей страсти.
Ты одна мне
                    ростом вровень,
стань же рядом
                         с бровью брови,
дай
      про этот
                    важный вечер
рассказать
                  по-человечьи.
Пять часов,
                   и с этих пор
стих
        людей
                   дремучий бор,
вымер
           город заселенный,
слышу лишь
                     свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
                       молний поступь,
гром
        ругней
                   в небесной драме,—
не гроза,
              а это
                       просто
ревность
               двигает горами.
Глупых слов
                     не верь сырью,
не пугайся
                 этой тряски,—